На другой день он встал очень поздно. После обеда он сидел на балконе, держал на коленях книгу, глядел на страницы, покрытые печатью, и тупо думал: «Ехать или нет на почту?»Было жарко, белые бабочки парами вились друг за другом над горячей травой, над стеклянно блестевшим бересклетом. Он следил за бабочками и опять спрашивал себя: «Ехать или разом оборвать эти постыдные поездки?»Из-под горы, в воротах, показался верхом на жеребце староста. Староста посмотрел на балкон и поехал прямо на него. Подъехав, он остановил лошадь и сказал: — Доброго утра! Все читаете?И усмехнулся, оглянулся кругом.— Мамаша спят? — спросил он негромко.— Думаю, что спит, — ответил Митя. — А что?Староста помолчал и вдруг серьезно сказал:— Что ж, барчук, книжка хороша, да на все время надо знать. Что ж вы монахом-то живете? Ай мало баб, девок?Митя не отозвался и опустил глаза на книгу.— Ты где был? — спросил он, не глядя.— Был на почте, — сказал староста. — И, конечно, писем никаких там нету, кроме одной газетки.— Почему же «конечно»?— Потому, что, значит, еще пишут, не дописали, — ответил староста грубо и насмешливо, обиженный тем, что Митя не поддержал его разговора. — Пожалуйте получить, — сказал он, протягивая Мите газетку, и, тронув лошадь, поехал прочь.«Застрелюсь!» — подумал Митя твердо, глядя в книгу и ничего не видя.