В больнице

Вот и больница. Светя, показал В угол нам сонный смотритель. Трудно и медленно там угасал Честный бедняк сочинитель. Мы попрекнули невольно его, Что, зануждавшись в столице, Не известил он друзей никого, А приютился в больнице... «Что за беда, — он шутя отвечал, — Мне и в больнице покойно. Я всё соседей моих наблюдал: Многое, право, достойно Гоголя кисти. Вот этот субъект, Что меж кроватями бродит, — Есть у него превосходный проект, Только — беда! не находит Денег... а то бы давно превращал Он в бриллианты крапиву. Он покровительство мне обещал И миллион на разживу! Вот старикашка актер: на людей И на судьбу негодует; Перевирая, из старых ролей Всюду двустишия сует; Он добродушен, задорен и мил, Жалко — уснул (или умер?) — А то бы верно он вас посмешил... Смолк и семнадцатый нумер! А как он бредил деревней своей, Как, о семействе тоскуя, Ласки последней просил у детей, А у жены поцелуя! Не просыпайся же, бедный больной! Так в забытьи и умри ты... Очи твои не любимой рукой — Сторожем будут закрыты! Завтра дежурные нас обойдут, Саваном мертвых накроют, Счетом в мертвецкий покой отнесут, Счетом в могилу зароют. И уж тогда не являйся жена, Чуткая сердцем, в больницу — Бедного мужа не сыщет она, Хоть раскопай всю столицу! Случай недавно ужасный тут был: Пастор какой-то немецкой К сыну приехал — и долго ходил... „Вы поищите в мертвецкой“, — Сторож ему равнодушно сказал; Бедный старик пошатнулся, В страшном испуге туда побежал, Да, говорят, и рехнулся! Слезы ручьями текут по лицу, Он между трупами бродит: Молча заглянет в лицо мертвецу, Молча к другому подходит... Впрочем, не вечно чужою рукой Здесь закрываются очи. Помню: с прошибенной в кровь головой К нам привели среди ночи Старого вора — в остроге его Буйный товарищ изранил. Он не хотел исполнять ничего, Только грозил и буянил. Наша сиделка к нему подошла, Вздрогнула вдруг — и ни слова... В странном молчанье минута прошла: Смотрят один на другого! Кончилось тем, что угрюмый злодей, Пьяный, обрызганный кровью, Вдруг зарыдал — перед первой своей, Светлой и честной любовью. (Смолоду знали друг друга они...) Круто старик изменился: Плачет да молится целые дни, Перед врачами смирился. Не было средства, однако, помочь... Час его смерти был странен (Помню я эту печальную ночь): Он уже был бездыханен, А всепрощающий голос любви, Полный мольбы бесконечной, Тихо над ним раздавался: „Живи, Милой, желанной, сердечной!“ Всё, что имела она, продала — С честью его схоронила. Бедная! как она мало жила! Как она много любила! А что любовь ей дала, кроме бед, Кроме печали и муки? Смолоду — стыд, а на старости лет — Ужас последней разлуки!.. Есть и писатели здесь, господа. Вот посмотрите: украдкой, Бледен и робок, подходит сюда Юноша с толстой тетрадкой. С юга пешком привела его страсть В дальнюю нашу столицу — Думал бедняга в храм славы попасть — Рад, что попал и в больницу! Всем он читал свой ребяческий бред — Было тут смеху и шуму! Я лишь один не смеялся... о нет! Думал я горькую думу. Братья-писатели! в нашей судьбе Что-то лежит роковое: Если бы все мы, не веря себе, Выбрали дело другое — Не было б точно, согласен и я, Жалких писак и педантов — Только бы не было также, друзья, Скоттов, Шекспиров и Дантов! Чтоб одного возвеличить, борьба Тысячи слабых уносит — Даром ничто не дается: судьба Жертв искупительных просит». Тут наш приятель глубоко вздохнул, Начал метаться тревожно; Мы посидели, пока он уснул, — И разошлись осторожно...

о тексте

© Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.