4
Весть о нарвском разгроме догнала Петра в день, когда он въехал в Новгород, на двор воеводы. В раскрытые ворота вслед за царской повозкой вскакал на шатающейся лошади Павел Ягужинский, соскочил у крыльца и блестящими глазами глядел на царя.
— Откуда? — нахмурясь, спросил Петр.
— Оттуда, господин бомбардир.
— Что там?
— Конфузия, господин бомбардир...
Петр быстро низко опустил голову. Разминая ноги, подошел Меншиков, — сразу все понял: что было спрошено и что отвечено. Воевода Ладыженский, пучеглазый старичок, стоя на нижней ступени, разинул рот, — колючий ветер поднимал его редкие волосы.
— Ну... Идем, расскажи. — Петр поставил ногу на ступень и вдруг повернулся к воеводе, будто с великим изумлением разглядывал этого новгородского правителя:
— У тебя все готово к обороне?
— Великий государь... Ночи не сплю, все думаю, как тебе угодить? — воевода Ладыженский стал на колени, молил собачьими глазами, трепетал вывороченными веками. — Где ж его оборонять?.. Город худой, рвы позавалились, мост через Волхов сгнил совсем... Да и мужиков не сгонишь из деревень, лошадей всех побрали в извоз... Смилуйся...
Воевода не говорил, а вопил, хватался за ноги государя. Петр отряхнул его от ноги, взбежал в сени. Там повскакали с мест монахи, монашки, попы, старцы в скуфейках. Один, с гремящими цепями на голом теле, пополз под лавку...
— Это что за люди?
Чернорясные и попы замахали туловищами. Строгий, сытый иеромонах стал говорить, закатывая зрачки под лоб:
— ...Не дай запустеть монастырям и храмам божьим, великий государь. Указом твоим велено с каждого монастыря брать по десяти и более подвод и людей с железными лопатами, сколько вмочно, и кормы им... И от каждого прихода ставить подводы и людей же... Воистину сие выше сил человеческих, великий государь... Одною милостыней живем христа-ради...
Петр слушал, держась за дверную скобку, — выпучась, оглядывал кланяющихся:
— От всех монастырей челобитчики?
— От всех, — враз, бодро ответили монахи. — От всех, от всех, милостивец наш, — клиросными голосами пропели монашки...
— Данилыч, не выпускать никого, поставь караул!..
Войдя в столовую, он велел Ягужинскому рассказывать о конфузим. Не присаживаясь, шагал по низенькой, жаркой комнате, брал со стола соленый огурец, жевал, торопливо переспрашивал. Павел Ягужинский рассказал о потере всей артиллерии, о гибели в Нарове тысячи всадников шереметевской конницы, о гибели пяти тысяч солдат на разломавшемся мосту, — да более того было убито во время боя, — о сдаче в плен семидесяти девяти генералов и офицеров (в их числе и раненый Вейде), о злосчастном отступлении войска — без командиров и обозов (остались только младшие офицеры и унтер-офицеры, и то главным образом в гвардейских полках)...
— Герцог первый сдался? Цезарец-то, герой, сукин сын! И Блюмберг с ним? Алексашка, можешь понять? Брат родной — Блюмберг — ускакал к шведу... Вор, вор! (Изо рта Петра летели огуречные семечки.) Семьдесят девять предателей! Головин, Долгорукий, Бутурлин Ванька, знал я, что — дурак... но — вор! Трубецкой, боров гладкий! Как они сдались?..
— Подъехал к землянке капитан Врангель с кирасирами, наши отдали ему шпаги...
— И ни один, — хотя бы?..
— Которые плакали...
— Плакали! Ерои!.. Что ж они, — надеются: я после сей конфузии буду просить мира?
— Мира просить сейчас — подобно смерти, — негромко сказал Алексашка...
Петр остановился перед слюдяным окошечком, — в глубине низкого свода, расставя ноги, сжимал, разжимал за спиной пальцы:
— Конфузия — урок добрый... Славы не ищем... И еще десять раз разобьют, потом уж мы одолеем. Данилыч... Город поручаю тебе. Работы начнешь сегодня же — копать рвы, ставить палисады, — шведов дальше Новгорода пустить нельзя, хоть всем умереть... Да скажи, чтоб нашли и немедля быть здесь Бровкину, Свешникову, которые новгородские купцы из добрых — тоже пришли бы... А воеводу — отставить... (Вдогонку Алексашке.) Вели выбить в шею со двора. (Меншиков торопливо вышел. Петр — Ягужинскому.) Ты ступай, найди подвод сотни три, грузи печеный хлеб, вечеру выезжай с обозом навстречу войску. Уразумел?
— Будет сделано, господин бомбардир...
— Позови монахов...
Сел напротив двери на лавку, — неприветливый, чистый антихрист. Вошли духовные. И без того было душно, стало — не продохнуть.
— Вот что, божьи заступники, — сказал Петр, — идите по монастырям и приходам: сегодня же выйти на работу всем — копать землю. (Иеромонаху, задвигавшему под клобуком густыми бровями, — угрожающе.) Помолчи, отец... Выйти с железными лопатами и с лошадьми не одним послушникам, — всем монахам, вплоть до ангельского чина, и всем бабам-черноризкам, и попам, и дьяконам, с попадьями и с дьяконицами... Потрудитесь во славу божью... Помолчи, говорю, иеромонах... Я один за всех помолюсь, на сей случай меня константинопольский патриарх помазал... Пошлю поручика по монастырям и церквам: кого найдет без дела — на площадь, к столбу — пятьдесят батогов... Этот грех тоже на себя возьму. Покуда рвы не выкопаны, палисады не поставлены, службам в церквах не быть, кроме Софийского собора... Ступайте...
Взялся за край лавки, вытянул шею, — на круглых щеках отросшая щетина, усы торчком. Ох, страшен! Духовные, теснясь задами, улезли в дверцу. Петр крикнул:
— Кто там в сенях, — снять караул!..
Налил чарку водки и опять заходил... Немного времени спустя бухнула дверь с улицы. В сенях — вполголоса: «Где сам-то? Грозен? Ох, дела, дела...»
Вошли Бровкин, Свешников и пятеро новгородских купчиков, — эти мяли шапки, испуганно мигали. Петр не позволил целовать руки, сам весело брал за плечи, целовал в лоб, Бровкина — в губы:
— Здорово, Иван Артемьич, здорово, Алексей Иванович! (Новгородским.) Здравствуйте, степенные... Садитесь... Видишь, закуски, вино — на столе, хозяина велел прогнать... Ах, как меня огорчил воевода: я чаял, здесь у вас и рвы и неприступные палисады готовы уж... Хоть бы лопатой ткнули...
Налил всем водки. Новгородцы, приняв, вскочили. Он выпил первый, хорошо крякнул, стукнул пустой чаркой:
— За почин выпили... (Засмеялся.) Ну, что ж, купцы, слышали? Побил нас маленько шведский король... Для начала — ничего... За битого двух небитых дают, так, что ли?..
Купцы молчали. Иван Артемьич, поджав губы, глядел в стол. Свешников, перекосив страшенные брови, тоже отводил глаза. Новгородские купчики чуть вздыхали...
— Шведов ждать надо сюда на неделе. Отдадим Новгород — и Москву отдадим, — всем тогда пропадать.
— Охо-хо... — тяжело вздохнул Бровкин. У чернобородого Свешникова лицо стало желтое, как деревянное масло.
— Задержим шведов в Новгороде, — к лету соберем, обучим войско сильнее прежнего... Пушек вдвое нальем... Пушки под Нарвой! Пожалуйста, бери их: дрянь были пушки... Таких пушек лить не станем... Генералы — в плену, я тому рад... Старики у меня, как гири на ногах. Генералов надо молодых, свежих... Все государство на ноги поднимем... Потерпели конфузию, — ладно! Теперь войну и начинаем... Даешь на войну рубль, Иван Артемьич, Алексей Иванович, — через два года десять рублев верну...
Откинувшись, ударил кулаками по столу:
— Так, что ли, купцы?
— Петр Алексеевич, — сказал Свешников, — да где его, этот рубль-то, возьмешь? В сундуках у нас — деньги? Мыши...
— Истина, охо-хох, истина, — застонали новгородские купчики.
Петр метнул на них взором. (Поджались.) Тяжело положил ладонь на короткую спину Ивану Артемьичу:
— Ты что скажешь?
— Связал нас бог одной веревочкой, Петр Алексеевич, куда ты, туда и мы.
Толстое лицо Бровкина было ясно, честно. Свешников даже обмер: ведь сговорились только что — попридержать денежки, и вдруг Ванька-ловкач сам выскочил... Петр обнял его за плечи, прижал запотевшее лицо к груди, к медным пуговицам:
— Другого ответа от тебя не ждал, Иван Артемьич... Умен ты, смел, много тебе воздастся за это... Купцы, деньги нужны немедленно. В неделю должны укрепить Новгород и посадить в осаду дивизию Аникиты Репнина...
«...Рвы копали и церкви ломали... Палисады ставили с бойницами, а около палисадов окладывали с обеих сторон дерном...
«А на работе были драгуны и солдаты, и всяких чинов люди, и священники, и всякого церковного чина — мужеска и женска пола...
«А башни насыпали землею, сверху дерн клали, — работа была насыпная. А верхи с башен деревянные и со стен кровлю деревянную же всю сломали... И в то же время у приходских церквей, кроме соборной церкви, служеб не было...
«В Печерском монастыре велено быть на работе полу-полковнику Шеншину. И государь пришел в монастырь и, не застав там Шеншина, велел бить его нещадно плетьми у раската и послать в полк, в солдаты...
«И в Новгороде же повешен начальник Алексей Поскочин за то, что брал деньги за подводы, — по пяти рублев отступного, чтобы подводам у работы не быть...»
© Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.