9
Михаил Тыртов, осаживая жеребца, поправил шапку. Красив, наряден, воротник ферязи — выше головы, губы крашены, глаза подведены до висков. Кривая сабля звенит о персидское стремя. С крыльца к Михаилу перегнулся Степка Одоевский.
— Ты прислушайся, что говорят... Не послушав — не кричи...
— Ладно.
— Так и руби: царица, мол, да Лев Кириллович весь хлеб скупили, Москву нарочно голодом морят... Да про дурную муху не забудь, — с ихнего, мол, волшебства...
— Ладно.
Тыртов, взглянув холодными глазами между ушей жеребца, нагнулся и во весь мах пустил его в открытые ворота. На улице обдало пылью, вонью. Какой-то бродяга, по пояс голый, в багровых пятнах, закричал, расталкивая народ, чтобы кинуться под копыта. Тыртов вытянул его нагайкой. Со всех сторон полезли к богатому боярину, протягивая земляные, шелудивые ладони... Нахмурясь, подбоченясь, Михаил медленно пробирался в плотной толпе.
— Нарядный, поделись...
— Кинь полушку...
— Вот я ртом поймаю...
— Дай деньгу, дай, дай...
— Смотри, дерьмом замажу, — дай лучше...
— Горсть вшей продам! Купи — даром отдам!
— Топчи меня, топчи, жрать хочу...
Конь, беспокоясь, грыз удила, косился гордым зрачком на машущие лохмотья, взъерошенные головы, страшные лица. Все наглее лезли нищие и бродяги. Так он проплыл до конца Ильинки. Здесь на столбе под иконкой была прибита грамота. Какой-то благообразный человек, перекрикивая, читал:
«Мы, великие государи, тебя, ближнего боярина и оберегателя, князя Василия Васильевича Голицына, за твою к нам многую и радетельную службу, за то, что такие свирепые и исконные креста святого и всего христианства неприятели твоею службою не нечаянно и никогда неслыханно от наших царских ратей в жилищах их поганских поражены и побеждены и прогнаны...»
Хрипучий голос из толпы:
— Кто поражены, побеждены? Мы али татары?
Толпа тотчас загудела, сердито:
— Это, где это мы татар победили, когда?
— Мы их и в лицо-то не видали в Крыму.
— Видели, как бежали от них без памяти...
— А кто дурак этот, — грамоту читает?
— Подьячий из Кремля...
— Голицынский холоп, пес верный...
— Ну-ка, потяни его за полу...
Благообразный человек, срывая голос, читал:
«...татары сами себе и жилищам своим явились разорителями, в Перекопи посады и села пожгли и, исполнясь отчаяния и ужаса, со своими погаными ордами тебе не показались... И что ты со своими ратными людьми к нашим границам с вышеописанными славными во всем свете победами, не хуже Моисея, изведшего израильских людей из земли Египетской, возвратился в целости, — за все то милостиво и премилостиво тебя похваляем...»
Кривой черный человек с железными волосами опять крикнул:
— Чтец, а про меня в грамоте не написано?
Засмеялись. Кое-кто, выругавшись, отошел. Ком грязи ударился в грамоту... «Стража!» — закричал чтец, загородясь рукой. Тыртов, раздвигая конем народ, стал пробираться к кривому. Но Цыган только ощерил на него осколки зубов и пропал. Кто-то схватил за узду: «Вот этого бы раздеть!..» Кто-то шильцом кольнул коня, — тот забил, храпя, — взвился. Свистнули по-разбойничьи. Камень, пролетев, царапнул щеку. Под рев, свист и гиканье Тыртов вылетел из толпы.
У Никольских ворот он увидел верхами Степку Одоевского и бледного горбоносого человека с красивыми усиками. По неживым складкам одежды было заметно, что под ферязью на нем — кольчуга. Тыртов сорвал шапку и поклонился до конской гривы Федору Левонтьевичу Шакловитому. Умное лицо его было хмуро, нижняя губа плотно прикрывала верхнюю. Недобро щурился на толпу. Одоевский спросил:
— Ты кричал им, Мишка?
— Поди сам покричи... (У Тыртова горели щеки.) Им, дьяволам голодным, все равно, — что царевна Софья, что Петр... Стрельцов бы сюда сотни две — разогнать эту сволочь, и весь разговор...
— Половчее к ним надо послать человека, — сквозь зубы сказал Шакловитый, — подбивать их идти в Преображенское, хлеба просить... Пускай их потешные встретят... По царя Петра приказу немцы-де русских бьют, — так мы и скажем... (Одоевский засмеялся.) Ступайте, не мешкая, кричите стрельцам про это. А я пошлю на базары надежных людей. Народ надо из Москвы удалить, большого набата нам не надо, одними стрельцами справимся.
© Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.