8

Турманом скатился Алешка с лестницы в сугроб. Желтозубые кобели кинулись, налетели. Он спрятал голову. Зажмурился... И не разорвали... Вот так чудо, — бог спас! Рыча, кобели отошли. Над Алешкой кто-то присел, потыкал пальцем в голову: — Эй, ты кто? Алешка выпростал один глаз. Кобели неподалеку опять зарычали. Около Алешки присел на корточки давешний мальчик, — кого только что пороли. — Как зовут? — спросил он. — Алешкой. — Чей? — Мы Бровкины, деревенские. Мальчик разглядывал Алешку по-собачьему: то наклонит голову к одному плечу, то к другому. Луна из-за крыши сарая светила ему на большеглазое лицо. Ох, должно быть, бойкий мальчик. — Пойдем греться, — сказал он. — А не пойдешь, гляди, я тебя... Драться хочешь? — Не, — Алешка живо прилег. И опять они смотрели друг на друга. — Пусти, — протянул голосом Алешка, — не надо... Я тебе ничего не сделал. Я пойду. — А куда пойдешь-то? — Сам не знаю куда... Меня обещались в землю вбить по плечи... И дома меня убьют. — Порет тятька-то? — Тятька меня продал в вечное, ныне не порет. Дворовые, конечно, бьют. А когда дома жил, конечно, пороли... — Ты что же — беглый? — Нет еще. А тебя как зовут? — Алексашкой... Мы Меншиковы... Меня тятька когда два раза, а когда три раза на день порет. У меня на заднице одни кости остались, мясо все содранное. — Эх, ты, паря... — Пойдем, что ли, греться... — Ладно. Мальчики побежали в подклеть, где давеча Алешка видел огонь в печи. Тут было тепло, сухо, пахло горячим хлебом, горела сальная свеча в железном витом подсвечнике. На прокопченных бревенчатых стенах шевелились тараканы. Век бы отсюда не ушел. — Васе́нка, тятьке ничего не говори, — скороговоркой сказал Алексашка низенькой бабе-стряпухе. — Разувайся, Алешка. — Он снял валенки. Алешка разулся. Залезли на печь, занимавшую половину подклети. Там в темноте чьи-то глаза смотрели не мигая. Это была давешняя девочка, отворившая Алешке калитку. Она подалась в самую глубь, за трубу. — Давайте чего-нибудь говорить, — прошептал Алексашка. — У меня мамка померла. Тятька по все дни пьяный, жениться хочет. Мачехи боюсь. Сейчас меня бьют, а тогда душу вытрясут... — Они вытрясут, — поддакнул Алешка. Девочка за трубой шмыгнула. — То-то и я говорю... Намедни у Серпуховских ворот видел, — цыгане стоят табором, с медведями. На дудках играют. Пляс, песни... Они звали. Уйдем с цыганами бродить?.. А?.. — С цыганами голодно будет, — сказал Алешка. — А то наймемся к купцам чего-нибудь делать... А летом уйдем. В лесу можно медвежонка поймать. Я знаю одного посадского, — он их ловит, он научит... Ты будешь медведя водить, а я — петь, плясать... Я все песни знаю. А плясать злее меня нет на Москве. Девочка за трубой чаще зашмыгала, Алексашка ткнул ее в бок: — Замолчи, постылая. Вот что, мы ее с собой тоже возьмем, ладно. — С бабой хлопот много... — К лету ее возьмем, грибы собирать, — она дура, дура, а до грибов страсть бойкая. Сейчас мы щей похлебаем, меня позовут наверх молитвы читать, потом пороть. Потом я вернусь. Лягим спать. А чуть свет побежим в Китай-город, за Москву-реку сбегаем, обсмотримся. Там есть знакомые. Я бы давно убежал, товарища не находилось... — Купца бы найти, наняться — пирогами торговать, — сказал Алешка. На крыльце бухнула дверь: уходили гости, треща ступенями. Грозный голос Данилы крикнул Алексашку наверх.
8/174
© Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.
©1996—2024 Алексей Комаров. Подборка произведений, оформление, программирование.
Яндекс.Метрика