В угольной — солнце, запах кипариса...В ней круглый год не выставляли рам.Покой любила тетушка Лариса,Тепло, уют... И тихо было там.Пол мягко устлан — коврики, попоны...Все старомодно — кресла, туалет,Комод, кровать... В углу на юг — иконы,И сколько их в божничке — счету нет!Но, тетушка, о чем вы им молились,Когда шептали в требник и псалтырьДа свечи жгли? Зачем не удалилисьВы заживо в могилу — в монастырь?Приемышу с молоденькой женоюДала приют... «Скучненько нам втроем,Да что же делать-с! Давит тишиноюВас домик мой? Так не живите в нем!»И молодые сели, укатили...А тетушка скончалась в тишинеЛишь прошлый год... Вот филин и в могиле,Я Крезом стал... Да что-то скучно мне!Дом развалился, темен, гнил и жалок,Варок раскрыт, в саду — мужицкий скот,Двор в лопухах... И сколько бойких галокСидит у труб!.. Но вот и «старый» ход.По-прежнему дверь в залу туалетомЗаставлена в угольной. На столахАлеет пыль. Вечерним низким светомИз окон солнце блещет в зеркалах.А в образничке — суздальские ликиУгодников. Уж сняли за долгиОклады с них. Они угрюмы, дикиИ смотрят друг на друга, как враги.Бог с ними! С паутиною, пенькоюЯ вырываю раму. Из щелейБегут двухвостки. Садом и рекоюВ окно пахнуло... Так-то веселей!Сад вечереет. Слаще и свежееЗапахло в нем. Прозрачный месяц встал.В угольной ночью жутко... Да КощеиМне нипочем: я тетушку видал!⟨1906—1907⟩