Глава VIII
Был морозный декабрьский вечер. На небе мерцали первые звездочки и плавала холодная луна. В воздухе было тихо — ни одного движения, ни одного звука.
Артур фон Зайниц шел по большой просеке «обедать». Шел он из часовни св. Франциска, где полчаса тому назад простился до следующего дня с Терезой Гольдауген. Зайдя по обыкновению в домик лесничего, он спросил письма. Блаухер дала ему два конверта: один очень большой, другой очень маленький. Маленький был из Парижа от Ильки. Зайниц не стал читать это письмо и сунул его в карман. Он знал его содержание: «Я люблю вас!» Новее и умнее этого Илька ничего не могла бы придумать. Адрес на большом был написан рукою Пельцера. Зайниц сунул бы и это письмо, если бы ему не бросилась в глаза надпись: «Ценные бумаги». Артур подумал и распечатал этот конверт. В нем нашел он завещание матери. Он начал читать это завещание. Чем более он углублялся в чтение бумаги, внизу которой когда-то подписалась дорогая, лелеявшая барона рука, тем удивленнее делалось его лицо. Мать завещала в его пользу всё и ничего в пользу сестры... Но к чему же Пельцеры прислали ему это завещание?
«Ага! — подумал он. — Покаялись! Давно бы так...»
Имение матери было невелико. Оно давало дохода не более десяти тысяч талеров в год. Но и такой сумме рад был Артур. И такую сумму ему приятно было вырвать из когтей скряги Пельцера, который готов из-за талера сделать какую угодно подлость.
Артур попросил у Блаухер бумаги и, сев за стол, написал Пельцеру письмо. Он написал, что завещание получено и что желательно было бы знать, какая судьба постигла те деньги, которые получались до сих пор с имения, завещанного ему матерью? Письмо было отдано фрау Блаухер, которая на другой день и отослала его на почтовую станцию. Через неделю был получен от Пельцера ответ. Ответ был довольно странный и загадочный: «Ничего я не знаю, — писал Пельцер. — Не знаю ни завещания, ни денег. Оставьте нас в покое...»
— Что это значит? — спросил себя Артур, прочитав ответ. — Довольно странно! Или он раскаивается, что прислал мне завещание? Гм... Постой же, коли так!
И Артур на другой день после получения ответа отправился в город и протестовал там завещание. Загорелся процесс.
Артур стал часто отлучаться в город. Он ездил сначала в суд, а потом к своему адвокату. Терезе часто приходилось сидеть одной в часовне св. Франциска и томиться ожиданием и скукой. Она сидела в часовне, глядела на страшные глаза св. Франциска и прислушивалась к шуму ветра... Какое счастье начинало светиться в ее глазах, когда в шуме вне часовни можно было различить шаги барона, и как мертвенно-бледна была она, когда поздно вечером выходила из часовни, не повидавшись с ним! Он приходил в часовню только подразнить ее, посквернословить, похохотать... Тереза с нетерпением ждала весны, когда опять можно будет сходиться под открытым небом.
Но весна принесла ей с собой несчастье...
Было тихое, теплое, весеннее «послеобеда».
Тереза сидела у «Бронзового оленя» и ожидала Артура. Она сидела на молодой, только что показавшейся травке и прислушивалась к шуму ручейка, который журчал невдалеке от нее... Солнце приятно грело ее красивые плечи.
«Придет или не придет?» — думала она. Артур весь отдался тяжбе и неохотно ходил к «Бронзовому оленю». Но в это «послеобеда» он пришел. Пришел он по обыкновению слегка пьяный, нахмуренный, недовольный.
— Вы здесь? — спросил он обрадовавшуюся при виде его Терезу. — Мое почтенье! Хорошо не иметь никакого дела! Честное слово, хорошо! Бездельники всегда гуляют и посиживают на зеленой травке...
Сев рядом с Терезой, он принялся с остервенением плевать в сторону.
— Вы сердитесь? — спросила графиня.
— На подлецов Пельцеров. Вы знаете, что они со мной сделали? То завещание, которое они мне прислали, фальшиво, как женщина. Оно подложное. Я протестовал его, и меня будут судить за подлог... Пельцеры смастерили ехидную штуку! Они пожимают плечами при виде этого завещания и знать его не хотят. Они сделали подлог, а я буду под судом! Чёрт возьми! Взяли с меня подписку о невыезде, и скоро начнет мне надоедать судебный следователь. Каково? Ха-ха! Барон фон Зайниц подделал завещание! Нужно быть мошенником Пельцером, чтобы изобрести такую ловушку! Ну, ваше сиятельство, — а вы? Я вчера слышал, что вы разведены с графом. Между вами всё уже кончено. Чего же ради вы сидите здесь? Отчего не уходите от мужа и тех мест, которые напоминают вам этого ненавистного человека?
— Я не хочу уехать отсюда, — сказала Тереза.
— Гм... Можно узнать, почему?
— Вы не знаете?
— Почем я знаю!
Наступило минутное молчание. Оба знали, зачем она еще здесь, зачем не оставляет этих мест, но Артуру нужно было помучить...
— Я... Вам неизвестно?.. Я люблю вас, — сказала графиня, и по ее гордому, строгому лицу разлился румянец. — Люблю вас, Артур... Не будь этой любви, я далеко была бы теперь от «Бронзового оленя».
Графиня подняла глаза на лицо Артура. Это лицо, пьяное, насмешливое, сказало ей истину. Молчание подтвердило ту же истину. Он не любил ее.
— Зачем же вы приходили сюда? — спросила она тихо, ломая пальцы. — Отчего вы не ушли от меня еще тогда, когда начинались эти свидания?
— Вам скучно было, — сказал Артур. — Я еще не перестал быть дамским кавалером и делаю всё, что угодно милым дамам. Ха-ха!
— Как это неумно!
— Очень жаль, что не могу отвечать любовью на любовь. Я люблю другую...
Артур полез, смеясь, в боковой карман, достал оттуда карточку Ильки и поднес ее к самым глазам Терезы.
— Вот она, моя любовь. Узнаёте?
— Это дочь того старика? Но отчего она так одета?
— Одета очень прилично... Прелестное личико!
— Она где теперь?
Артур промолчал. Эффект, на который он рассчитывал, не удался. Графиня при виде карточки не побледнела и не покраснела... Она только вздохнула и — странно! — в ее глазах засветилось доброе чувство при виде хорошенького, почти детского личика.
— Прощайте!— сказал Артур, — Adieu! Пойду читать законы. О Пельцер, Пельцер! Скажи я на суде, что завещание получил от него, надо мной захохочут!
Артур повернулся к Терезе спиной и, жестикулируя руками, зашагал в чащу леса.
Тереза пошла к своей лошади, которая стояла в стороне и лениво щипала молодую травку.
— Уедем и не будем сюда более приезжать, — сказала Тереза, гладя лошадь по лбу. — Нас не любят. Не будем просить милостыни.
И, вскочив на лошадь, Тереза помчалась к опушке леса. В ее глазах светилась решимость. Когда она въехала в калитку, ведущую к длинной аллее, о которой мы говорили в первой главе нашего рассказа, она услышала за собой шаги. Она оглянулась. За ее лошадью бежал какой-то незнакомый молодой человек с хлыстом в руке.
— На минуту! — крикнул он ей по-французски.
Графиня осадила лошадь и кивнула головой молодому человеку.
«Проситель, должно быть», — подумала она.
Репортер д'Омарен, улыбающийся и сияющий, подбежал к ней и, любуясь ее красотой, поднял хлыст.
— Вы так же жестоки, как и прекрасны! — сказал он... — Ничто не должно оставаться безнаказанным. Вспомните музыканта-старика и его дочь!
И графиня почувствовала на лице своем жгучую боль...
— Пусть будет так! — сказала она и дернула за повода.
Д'Омарен долго смотрел вслед прекрасной графине. Французу страстно захотелось поговорить с женщиной, которую он ударил и которая на удар ответила фразой: «Пусть будет так»; но, когда она скрылась с его глаз, он повернул назад и быстро зашагал к железнодорожной станции. Он исполнил данное ему поручение и ехал теперь за наградой...
© Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.