XVI

В соседней камере послышались голоса начальства. Все затихло, и вслед за этим вошел старшой с двумя конвойными. Это была поверка. Старшой счел всех, указывая на каждого пальцем. Когда дошла очередь до Нехлюдова, он добродушно-фамильярно сказал ему: — Теперь, князь, уж нельзя оставаться после поверки. Надо уходить. Нехлюдов, зная, что это значит, подошел к нему и сунул ему приготовленные три рубля. — Ну, что же с вами делать! Посидите еще. Старшой хотел уходить, когда вошел другой унтер-офицер и вслед за ним высокий, худой арестант с подбитым глазом и редкой бородкой. — Я насчет девчонки, — сказал арестант. — А вот и батя пришел, — послышался вдруг звонкий детский голосок, и белокурая головка поднялась из-за Ранцевой, которая вместе с Марьей Павловной и Катюшей шила девочке новую одежду из пожертвованной Ранцевой юбки. — Я, дочка, я, — ласково сказал Бузовкин. — Ей тут хорошо, — сказала Марья Павловна, с страданием вглядываясь в разбитое лицо Бузовкина. — Оставьте ее у нас. — Барыни мне новую лопоть1 шьют, — сказала девочка, указывая отцу на работу Ранцевой. — Хорошая, кра-а-асная, — лопотала она. — Хочешь у нас ночевать? — сказала Ранцева, лаская девочку. — Хочу. И батю. Ранцева просияла своей улыбкой. — Батю нельзя, — сказала она. — Так оставьте ее, — обратилась она к отцу. — Пожалуй, оставьте, — проговорил старшой, остановившись в дверях, и вышел вместе с унтер-офицером. Как только конвойные вышли, Набатов подошел к Бузовкину и, потрагивая его по плечу, сказал: — А что, брат, правда, у вас Карманов сменяться хочет? Добродушное, ласковое лицо Бузовкина вдруг стало грустным, и глаза его застлались какой-то пленкой. — Мы не слыхали. Вряд ли, — сказал он и, не снимая с глаз своих пленки, прибавил: — Ну, Аксютка, царствуй, видно, с барынями, — и поспешил выйти. — Все знает, и правда, что сменялись, — сказал Набатов. — Что же вы сделаете? — Скажу в городе начальству. Я их обоих знаю в лицо, — сказал Нехлюдов. Все молчали, очевидно боясь возобновления спора. Симонсон, все время молча, закинув руки за голову, лежавший в углу на нарах, решительно приподнялся и, обойдя осторожно сидевших, подошел к Нехлюдову. — Можете теперь выслушать меня? — Разумеется, — сказал Нехлюдов и встал, чтобы идти за ним. Взглянув на поднявшегося Нехлюдова и встретившись с ним глазами, Катюша покраснела и как бы недоумевающе покачала головой. — Дело мое к вам в следующем, — начал Симонсон, когда они вместе с Нехлюдовым вышли в коридор. В коридоре было особенно слышно гуденье и взрывы голосов среди уголовных. Нехлюдов поморщился, но Симонсон, очевидно, не смущался этим. — Зная ваше отношение к Катерине Михайловне, — продолжал он, внимательно и прямо своими добрыми глазами глядя в лицо Нехлюдову, — считаю себя обязанным, — продолжал он, но должен был остановиться, потому что у самой двери два голоса кричали враз, о чем-то споря. — Говорят тебе, идол: не мои! — кричал один голос. — Подавишься, черт, — хрипел другой. В это время Марья Павловна вышла в коридор. — Разве можно тут разговаривать, — сказала она, — пройдите сюда, там одна Верочка. — И она вперед прошла в соседнюю дверь крошечной, очевидно одиночной камеры, отданной теперь в распоряжение политических женщин. На нарах, укрывшись с головой, лежала Вера Ефремовна. — У нее мигрень, она спит и не слышит, а я уйду! — сказала Марья Павловна. — Напротив, оставайся, — сказал Симонсон, — у меня секретов нет ни от кого, тем более от тебя. — Ну, хорошо, — сказала Марья Павловна и, по-детски двигаясь всем телом со стороны в сторону и этим движением глубже усаживаясь на нарах, приготовилась слушать, глядя куда-то вдаль своими красивыми бараньими глазами. — Так дело мое в том, — повторил Симонсон, — что, зная ваше отношение к Катерине Михайловне, я считаю себя обязанным объявить вам мое отношение к ней. — То есть что же? — спросил Нехлюдов, невольно любуясь той простотой и правдивостью, с которой Симонсон говорил с ним. — То, что я хотел бы жениться на Катерине Михайловне... — Удивительно! — сказала Марья Павловна, остановив глаза на Симонсоне. — ...и решил просить ее об этом, о том, чтобы быть моей женой, — продолжал Симонсон. — Что же я могу? Это зависит от нее, — сказал Нехлюдов. — Да, но она не решит этого вопроса без вас. — Почему? — Потому что, пока вопрос ваших с нею отношений не решен окончательно, она не может ничего избрать. — С моей стороны вопрос решен окончательно. Я желал сделать то, что считаю должным, и, кроме того, облегчить ее положение, но ни в каком случае не желаю стеснять ее. — Да, но она не хочет вашей жертвы. — Никакой жертвы нет. — И я знаю, что это решение ее бесповоротно. — Ну, так о чем же говорить со мной? — сказал Нехлюдов. — Ей нужно, чтобы и вы признали то же. — Как же я могу признать, что я не должен сделать то, что считаю должным. Одно, что я могу сказать, — это то, что я не свободен, но она свободна. Симонсон помолчал, задумавшись. — Хорошо, я так и скажу ей. Вы не думайте, что я влюблен в нее, — продолжал он. — Я люблю ее как прекрасного, редкого, много страдавшего человека. Мне от нее ничего не нужно, но страшно хочется помочь ей, облегчить ее поло... Нехлюдов удивился, услыхав дрожание голоса Симонсона. — ...облегчить ее положение, — продолжал Симонсон. — Если она не хочет принять вашей помощи, пусть она примет мою. Если бы она согласилась, я бы просил, чтобы меня сослали в ее место заключения. Четыре года — не вечность. Я бы прожил подле нее и, может быть, облегчил бы ее участь... — Опять он остановился от волненья. — Что же я могу сказать? — сказал Нехлюдов. — Я рад, что она нашла такого покровителя, как вы... — Вот это-то мне и нужно было знать, — продолжал Симонсон. — Я желал знать, любя ее, желая ей блага, нашли ли бы вы благом ее брак со мной? — О да, — решительно сказал Нехлюдов. — Все дело в ней, мне ведь нужно только, чтобы эта пострадавшая душа отдохнула, — сказал Симонсон, глядя на Нехлюдова с такой детской нежностью, какой никак нельзя было ожидать от этого мрачного вида человека. Симонсон встал и, взяв за руку Нехлюдова, потянулся к нему лицом, застенчиво улыбнулся и поцеловал его. — Так я так и скажу ей, — сказал он и вышел.
1 Лопоть — по-сибирски одежда. (Прим. Л. Н. Толстого.)
117/129
© Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.
©1996—2024 Алексей Комаров. Подборка произведений, оформление, программирование.
Яндекс.Метрика