Глава двенадцатая

Первым делом, как я за дверь вылетел, сейчас же руку за пазуху и удостоверился, здесь ли мой бумажник? Оказалось, что он при мне. «Теперь, — думаю, — вся забота, как бы их благополучно домой донести». А ночь была самая темная, какую только можете себе вообразить. В лете, знаете, у нас около Курска бывают такие темные ночи, но претеплейшие и премягкие: по небу звезды как лампады навешаны, а понизу темнота такая густая, что словно в ней кто-то тебя шарит и трогает... А на ярмарке всякого дурного народа бездна бывает, и достаточно случаев, что иных грабят и убивают. Я же хоть силу в себе и ощущал, но думаю, во-первых, я пьян, а во-вторых, что если десять или более человек на меня нападут, то и с большою силою ничего с ними не сделаешь, и оберут, а я хоть и был в кураже, но помнил, что когда я, не раз вставая и опять садясь, расплачивался, то мой компаньон, баринок этот, видел, что у меня с собою денег тучная сила. И потому вдруг мне, знаете, впало в голову: нет ли с его стороны ко вреду моему какого-нибудь предательства? Где он взаправду? вместе нас вон выставили, а куда же он так спешно делся? Стою я и потихоньку оглядываюсь и, имени его не зная, потихоньку зову так: — Слышишь, ты? — говорю, — магнетизер, где ты? А он вдруг, словно бес какой, прямо у меня перед глазами вырастает и говорит: — Я вот он. А мне показалось, что будто это не тот голос, да и впотьмах даже и рожа не его представляется. — Подойди-ка, — говорю, — еще поближе. — И как он подошел, я его взял за плечи, и начинаю рассматривать, и никак не могу узнать, кто он такой? как только его коснулся, вдруг ни с того ни с сего всю память отшибло. Слышу только что он что-то по-французски лопочет: «ди-ка-ти-ли-ка-ти-пе», а я в том ничего не понимаю. — Что ты такое, — говорю, — лопочешь? А он опять по-французски: — Ди-ка-ти-ли-ка-типе. — Да перестань, — говорю, — дура, отвечай мне по-русски, кто ты такой, потому что я тебя позабыл. Отвечает: — Ди-ка-ти-ли-ка-типе: я магнетизер. — Тьфу, мол, ты, пострел этакой! — и на минутку будто вспомню, что это он, но стану в него всматриваться, и вижу у него два носа!.. Два носа, да и только! А раздумаюсь об этом — позабуду, кто он такой... «Ах ты, будь ты проклят, — думаю, — и откуда ты, шельма, на меня навязался?» — и опять его спрашиваю: — Кто ты такой? Он опять говорит: — Магнетизер. — Провались же, — говорю, — ты от меня: может быть, ты черт? — Не совсем, — говорит, — так, а около того. Я его в лоб и стукнул, а он обиделся и говорит: — За что же ты меня ударил? я тебе добродетельствую и от усердного пьянства тебя освобождаю, а ты меня бьешь? А я, хоть что хочешь, опять его не помню и говорю: — Да кто же ты, мол, такой? Он говорит: — Я твой довечный друг. — Ну, хорошо, мол, а если ты мой друг, так ты, может быть, мне повредить можешь? — Нет, — говорит, — я тебе такое пти-ком-пе представлю, что ты себя иным человеком ощутишь. — Ну, перестань, — говорю, — пожалуйста, врать. — Истинно, — говорит, — истинно: такое пти-ком-пё... — Да не болтай ты, — говорю, — черт, со мною по-французски: я не понимаю, что то за пти-ком-пё! — Я, — отвечает, — тебе в жизни новое понятие дам. — Ну, вот это, мол, так, но только какое же такое ты можешь мне дать новое понятие? — А такое, — говорит, — что ты постигнешь красу природы совершенство. — Отчего же я, мол, вдруг так ее и постигну? — А вот пойдем, — говорит, — сейчас увидишь. — Хорошо, мол, пойдем. И пошли. Идем оба, шатаемся, но все идем, а я не знаю куда, и только вдруг вспомню, что кто же это такой со мною, и опять говорю: — Стой! говори мне, кто ты? иначе я не пойду. Он скажет, и я на минутку как будто вспомню, и спрашиваю: — Отчего же это я позабываю, кто ты такой? А он отвечает: — Это, — говорит, — и есть действие от моего магнетизма; но только ты этого не пугайся, это сейчас пройдет, только вот дай я в тебя сразу побольше магнетизму пущу. И вдруг повернул меня к себе спиною и ну у меня в затылке, в волосах пальцами перебирать... Так чудно: копается там, точно хочет мне взлезть в голову. Я говорю: — Послушай ты... кто ты такой! что ты там роешься? — Погоди, — отвечает, — стой: я в тебя свою силу магнетизм перепущаю. — Хорошо, — говорю, — что ты силу перепущаешь, а может, ты меня обокрасть хочешь? Он отпирается. — Ну так постой, мол, я деньги попробую. Попробовал — деньги целы. — Ну, теперь, мол, верно, что ты не вор, — а кто он такой — опять позабыл, но только уже не помню, как про то и спросить, а занят тем, что чувствую, что уже он совсем в меня сквозь затылок точно внутрь влез и через мои глаза на свет смотрит, а мои глаза ему только словно как стекла. «Вот, — думаю, — штуку он со мной сделал!» — а где же теперь, — спрашиваю, — мое зрение? — А твоего, — говорит, — теперь уже нет. — Что, мол, это за вздор, что нет? — Так, — отвечает, — своим зрением ты теперь только то увидишь, чего нету. — Вот, мол, еще притча! Ну-ка, давай-ка я понатужусь. Вылупился, знаете, во всю мочь, и вижу, будто на меня из-за всех углов темных разные мерзкие рожи на ножках смотрят, и дорогу мне перебегают, и на перекрестках стоят, ждут и говорят: «Убьем его и возьмем сокровище». А передо мною опять мой вихрястенький баринок, и рожа у него вся светом светится, а сзади себя слышу страшный шум и содом, голоса и бряцанье, и гик, и визг, и веселый хохот. Осматриваюсь и понимаю, что стою, прислонясь спиною к какому-то дому, а в нем окна открыты и в серединке светло, и оттуда те разные голоса, и шум, и гитара ноет, а передо мною опять мой баринок, и все мне спереди по лицу ладонями машет, а потом по груди руками ведет, против сердца останавливается, напирает, и за персты рук схватит, встряхнет полегонечку, и опять машет, и так трудится, что даже, вижу, он сделался весь в поту. Но только тут, как мне стал из окон дома свет светить и я почувствовал, что в сознание свое прихожу, то я его перестал опасаться и говорю: — Ну, послушай ты, кто ты такой ни есть: черт, или дьявол, или мелкий бес, а только, сделай милость, или разбуди меня, или рассыпься. А он мне на это отвечает: — Погоди, — говорит, — еще не время: еще опасно, ты еще не можешь перенести. Я говорю: — Чего, мол, такого я не могу перенести? — А того, — говорит, — что в воздушных сферах теперь происходит. — Что же я, мол, ничего особенного не слышу? А он настаивает, что будто бы я не так слушаю, и говорит мне божественным языком: — Ты, — говорит, — чтобы слышать, подражай примерне гуслеигрателю, како сей подклоняет низу главу и, слух прилагая к пению, подвизает бряцало рукою. «Нет, — думаю, — да что же это такое? Это даже совсем на пьяного человека речи не похоже, как он стал разговаривать!» А он на меня глядит и тихо по мне руками водит, а сам продолжает в том же намерении уговаривать. — Так, — говорит, — купно струнам, художне соударяемым единым со другими, гусли песнь издают и гуслеигратель веселится, сладости ради медовныя. То есть просто, вам я говорю, точно я не слова слышу, а вода живая мимо слуха струит, и я думаю: «Вот тебе и пьяничка! Гляди-ка, как он еще хорошо может от божества говорить!» А мой баринок этим временем перестал егозиться и такую речь молвит: — Ну, теперь довольно с тебя; теперь проснись, — говорит, — и подкрепись! И с этим принагнулся, и все что-то у себя в штампах в кармашке долго искал, и, наконец, что-то оттуда достает. Гляжу, это вот такохонький махонький-махонький кусочек сахарцу, и весь в сору, видно оттого, что там долго валялся. Обобрал он с него коготками этот сор, пообдул и говорит: — Раскрой рот. Я говорю: «Зачем?» — а сам рот раззявил. А он воткнул мне тот сахарок в губы и говорит: — Соси, — говорит, — смелее, это магнитный сахар-ментор: он тебя подкрепит. Я уразумел, что хоть это и по-французски он говорил, но насчет магнетизма, и больше его не спрашиваю, а занимаюсь, сахар сосу, а кто мне его дал, того уже не вижу. Отошел ли он куда впотьмах в эту минуту или так куда провалился, лихо его ведает, но только я остался один и совсем сделался в своем понятии и думаю: чего же мне его ждать? мне теперь надо домой идти. Но опять дело: не знаю — на какой я такой улице нахожусь и что это за дом, у которого я стою? И думаю: да уже дом ли это? может быть, это все мне только кажется, а все это наваждение... Теперь ночь, — все спят, а зачем тут свет?.. Ну, а лучше, мол, попробовать... зайду посмотрю, что здесь такое: если тут настоящие люди, так я у них дорогу спрошу, как мне домой идти, а если это только обольщение глаз, а не живые люди... так что же опасного? я скажу: «Наше место свято: чур меня» — и все рассыпется.
© Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.
©1996—2024 Алексей Комаров. Подборка произведений, оформление, программирование.
Яндекс.Метрика