Федор Достоевский

Чужая жена и муж под кроватью

(Происшествие необыкновенное)

I

— Сделайте одолжение, милостивый государь, позвольте вас спросить... Прохожий вздрогнул и несколько в испуге взглянул на господина в енотах, приступившего к нему так без обиняков, в восьмом часу вечера, среди улицы. А уж известно, что если один петербургский господин вдруг заговорит на улице о чем-нибудь с другим, совершенно незнакомым ему господином, то другой господин непременно испугается. Итак, прохожий вздрогнул и несколько испугался. — Извините, что я вас потревожил, — говорил господин в енотах, — но я... я, право, не знаю... вы, вероятно, извините меня; вы видите, я в некотором расстройстве духа... Тут только заметил молодой человек в бекеше, что господин в енотах был точно в расстройстве. Его сморщенное лицо было довольно бледненько, голос его дрожал, мысли очевидно сбивались, слова не лезли с языка, и видно было, что ему ужасного труда стоило согласить покорнейшую просьбу, может быть, к своему низшему в отношении степени или сословия лицу, с нуждою непременно обратиться к кому-нибудь с просьбой. Да и, наконец, просьба эта во всяком случае была неприличная, несолидная, странная со стороны человека, имевшего такую солидную шубу, такой почтенный, превосходного темно-зеленого цвета фрак и такие многознаменательные украшения, упещрявшие этот фрак. Видно было, что всё это смущало самого господина в енотах, так что наконец, расстроенный духом, господин не выдержал, решился подавить свое волнение и прилично замять неприятную сцену, которую сам же вызвал. — Извините меня, я не в себе; но вы, правда, меня не знаете... Извините, что обеспокоил вас; я раздумал. Тут он приподнял из учтивости шляпу и побежал далее. — Но позвольте, сделайте милость. Маленький человек, однако, скрылся во мраке, оставив в остолбенелом состоянии господина в бекеше. «Что за чудак!» — подумал господин в бекеше. Потом, как следует подивившись и вышед наконец из остолбенелого состояния, он вспомнил про свое и начал прохаживаться взад и вперед, пристально глядя на ворота одного бесконечноэтажного дома. Начинал падать туман, и молодой человек несколько обрадовался, ибо прогулка его при тумане была незаметнее, хотя, впрочем, только какой-нибудь безнадежно весь день простоявший извозчик мог заметить ее. — Извините! Прохожий опять вздрогнул: опять тот же господин в енотах стоял перед ним. — Извините, что я опять... — заговорил он, — но вы, вы — верно, благородный человек! Не обращайте на меня внимания как на лицо, взятое в общественном смысле; я, впрочем, сбиваюсь; но вникните, по-человечески... перед вами, сударь, человек, нуждающийся в покорнейшей просьбе... — Если могу... что вам угодно? — Вы, может, подумали, что уж я у вас денег прошу! — сказал таинственный господин, кривя рот, истерически смеясь и бледнея. — Помилуйте-с... — Нет, я вижу, что я вам в тягость! Извините, я не могу переносить себя; считайте, что вы видите меня в расстроенном состоянии духа, почти в сумасшествии, и не заключите чего-нибудь... — Но к делу, к делу! — отвечал молодой человек, ободрительно и нетерпеливо кивнув головой. — А! Теперь вот как! Вы, такой молодой человек, мне напоминаете о деле, как будто я какой нерадивый мальчишка! Я решительно выжил из ума!.. Как я вам кажусь теперь в моем унижении, скажите откровенно? Молодой человек сконфузился и смолчал. — Позвольте вас спросить откровенно: не видали ль вы одной дамы? В этом вся просьба моя! — решительно проговорил наконец господин в енотовой шубе. — Дамы? — Да-с, одной дамы. — Я видел... но их, признаюсь, так прошло много... — Так точно-с, — отвечал таинственный человек с горькой улыбкой. — Я сбиваюсь, я не то хотел спросить, извините меня; я хотел сказать, не видали ль вы одной госпожи в лисьем салопе, в темном бархатном капоре с черной вуалью? — Нет, такой не видал... нет, кажется, не заметил. — А! в таком случае извините-с! Молодой человек хотел что-то спросить, но господин в енотах опять исчез, опять оставив в остолбенелом состоянии своего терпеливого слушателя. «А, черт бы его взял!» — подумал молодой человек в бекеше, очевидно расстроенный. Он с досадою закрылся бобром и опять стал прохаживаться, соблюдая предосторожности, мимо ворот бесконечноэтажного дома. Он злился. «Что ж она не выходит? — думал он. — Скоро восемь часов!» На башне пробило восемь часов. — Ах! черт вас возьми, наконец! — Извините-с!.. — Извините меня, что я вас так... Но вы так подкатились мне под ноги, что испугали совсем, — проговорил прохожий, морщась и извиняясь. — Я опять к вам-с. Конечно, я вам должен казаться беспокойным и странным-с. — Сделайте одолжение, без пустяков, объяснитесь скорее; я еще не знаю, в чем ваше желанье?.. — Вы торопитесь? Видите ли-с. Я вам всё расскажу откровенно, без лишних слов. Что ж делать! Обстоятельства связывают иногда людей совершенно разнородных характеров... Но, я вижу, вы нетерпеливы, молодой человек... Так вот-с... впрочем, я не знаю, как и говорить: я ищу даму-с (я уж решился всё говорить). Я именно должен знать, куда пошла эта дама? Кто она, — я думаю, вам не нужно знать ее имени, молодой человек. — Ну-с, ну-с, дальше. — Дальше! но ваш тон со мной! Извините, может быть, я вас оскорбил, назвав вас молодым человеком, но я не имел ничего... одним словом, если вам угодно оказать мне величайшую услугу, так вот-с, одна дама-с, то есть я хочу сказать порядочная женщина, из превосходного семейства, моих знакомых... мне поручено... я, видите ли, сам не имею семейства... — Ну-с. — Вникните в мое положение, молодой человек (ах, опять! извините-с; я всё называю вас молодым человеком). Каждая минута дорога... Представьте себе, эта дама... но не можете ли вы мне сказать, кто живет в этом доме? — Да... тут много живут. — Да, то есть вы совершенно справедливы, — отвечал господин в енотах, слегка засмеявшись для спасения приличий, —чувствую, я немного сбиваюсь... но к чему такой тон ваших слов? Вы видите, что я чистосердечно сознаюсь в том, что сбиваюсь, и если вы надменный человек, то уж вы достаточно видели мое унижение... Я говорю, одна дама, благородного поведения, то есть легкого содержания, — извините, я так сбиваюсь, точно про литературу какую говорю; вот — выдумали, что Поль де Кок легкого содержания, а вся беда от Поль де Кока-то-с... вот!.. Молодой человек с сожалением посмотрел на господина в енотах, который, казалось, окончательно сбился, замолчал, глядел на него, бессмысленно улыбаясь, и дрожащею рукою, без всякой видимой причины, хватал его за лацкан бекеши. — Вы спрашиваете, кто здесь живет? — спросил молодой человек, несколько отступая назад. — Да, многие живут, вы сказали. — Здесь... я знаю, что здесь Софья Остафьевна тоже живет, — проговорил молодой человек шепотом и даже с каким-то соболезнованием. — Ну, вот видите, видите! вы что-нибудь знаете, молодой человек? — Уверяю вас, нет, ничего не знаю... Я судил по расстроенному вашему виду. — Я тотчас узнал от кухарки, что она сюда ходит; но вы не на то напали, то есть не к Софье Остафьевне... она с ней незнакома... — Нет? ну, извините-с... — Видно, что вам это всё неинтересно, молодой человек, — проговорил странный господин с горькой иронией. — Послушайте, — сказал молодой человек, заминаясь, — я в сущности не знаю причины вашего состояния, но вам, верно, изменили, вы скажите прямо? Молодой человек одобрительно улыбнулся. — Мы по крайней мере поймем друг друга, — прибавил он, и всё тело его великодушно обнаружило желание сделать легкий полупоклон. — Вы убили меня! но — откровенно признаюсь вам — именно так... но с кем не случается!.. До глубины тронут вашим участием. Согласитесь, между молодыми людьми... Я хоть не молод, но, знаете, привычка, холостая жизнь, между холостёжью, известно... — Ну, уж известно, известно! Но чем же я могу вам помочь? — А вот-с; согласитесь, что посещать Софью Остафьевну... Впрочем, я еще не знаю наверно, куда пошла эта дама; я знаю только, что она в этом доме; но, видя вас прогуливающимся, — а я сам прогуливался по той стороне, — думаю... я вот, видите ли, жду эту даму... я знаю, что она тут, — мне бы хотелось встретить ее и объяснить, как неприлично и гнусно... одним словом, вы меня понимаете... — Гм! Ну! — Я и не для себя это делаю; вы не подумайте — это чужая жена! Муж там стоит, на Вознесенском мосту; он хочет поймать, но он не решается — он еще не верит, как и всякий муж... (тут господин в енотах хотел улыбнуться), я — друг его; согласитесь сами, я человек, пользующийся некоторым уважением, — я не могу быть тем, за кого вы меня принимаете. — Конечно-с; ну-с, ну-с!.. — Так вот, я всё ее ловлю; мне поручено-с (несчастный муж!); но я знаю, это хитрая молодая дама (вечно Поль де Кок под подушкой); я уверен, что она прошмыгнет как-нибудь незаметно... Мне, признаюсь, кухарка сказала, что она ходит сюда; я как сумасшедший бросился, только что известие получил; я хочу поймать; я давно подозревал и потому хотел просить вас, вы здесь ходите... вы — вы — я не знаю... — Ну, да, наконец, что ж вам угодно? — Да-с... Не имею чести знать вас; не смею любопытствовать, кто и как... Во всяком случае, позвольте познакомиться; приятный случай!.. Дрожащий господин жарко потряс руку молодого человека. — Это бы я должен был сделать в самом начале, — прибавил он, — но я забыл всё приличие! Говоря, господин в енотах не мог постоять на месте, с беспокойством оглядывался по сторонам, семенил ногами и поминутно, как погибающий, хватался рукою за молодого человека. — Видите ли-с, — продолжал он, — я хотел обратиться к вам по-дружески... извините за вольность... хотел испросить у вас, чтоб вы ходили — по той стороне и со стороны переулка, где черный выход, этак покоем описывая букву П то есть. Я тоже, с своей стороны, буду ходить с главного подъезда, так что мы не пропустим; а я всё боялся один пропустить; я не хочу пропустить. Вы, как увидите ее, то остановите и закричите мне... Но я сумасшедший! Только теперь вижу всю глупость и неприличие моего предложения! — Нет, что ж! помилуйте!.. — Не извиняйте меня; я в расстройстве духа, я теряюсь, как никогда не терялся! Точно меня под суд отдали! Я даже признаюсь вам — я буду благороден и откровенен с вами, молодой человек: я даже вас принимал за любовника! — То есть, попросту, вы хотите знать, что я здесь делаю? — Благородный человек, милостивый государь, я далек от мысли, что вы он; я не замараю вас этою мыслию, но... но даете ли вы мне честное слово, что вы не любовник?.. — Ну, хорошо, извольте, честное слово, что любовник, но не вашей жены; иначе бы я не был на улице, а был бы теперь вместе с нею! — Жены? кто вам сказал жены, молодой человек? Я холостой, я, то есть, сам любовник... — Вы говорили, есть муж... на Вознесенском мосту... — Конечно, конечно, я заговариваюсь; но есть другие узы! И согласитесь, молодой человек, некоторая легкость характеров, то есть... — Ну, ну! Хорошо, хорошо!.. — То есть я вовсе не муж... — Очень верю-с. Но откровенно говорю вам, что, разуверяя вас теперь, хочу сам себя успокоить и оттого собственно с вами и откровенен; вы меня расстроили и мешаете мне. Обещаю вам, что кликну вас. Но прошу вас покорнейше дать мне место и удалиться. Я сам тоже жду. — Извольте, извольте-с, я удаляюсь, я уважаю страстное нетерпение вашего сердца. Я понимаю это, молодой человек. О, как я вас теперь понимаю! — Хорошо, хорошо... — До свидания!.. Впрочем, извините, молодой человек, я опять к вам... Я не знаю, как сказать... Дайте мне еще раз честное и благородное слово, что вы не любовник! — Ах, господи, бог мой! — Еще вопрос, последний: вы знаете фамилию мужа вашей... то есть той, которая составляет ваш предмет? — Разумеется, знаю; не ваша фамилия, и кончено дело! — А почему ж вы знаете мою фамилию? — Да послушайте, ступайте; вы теряете время: она уйдет тысячу раз... Ну, что же вы? Ну, ваша в лисьем салопе и в капоре, а моя в клетчатом плаще и в голубой бархатной шляпке... Ну, что ж вам еще? чего ж больше? — В голубой бархатной шляпке! У ней есть и клетчатый плащ и голубая шляпка, — закричал неотвязчивый человек, мигом возвратившись с дороги. — Ах, черт возьми! Ну, да ведь это может случиться... Да, впрочем, что ж я! Моя же туда не ходит! — А где она — ваша? — Вам это хочется знать; что ж вам? — Признаюсь, я всё про то... —— Фу, бог мой! Да вы без стыда без всякого! Ну, у моей здесь знакомые, в третьем этаже, на улицу. Ну, что ж вам, по именам людей называть, что ли? — Бог мой! И у меня есть знакомые в третьем этаже, и окна на улицу. Генерал... — Генерал?! — Генерал. Я вам, пожалуй, скажу, какой генерал: ну, генерал Половицын. — Вот тебе! на! Нет, это не те! (Ах, черт возьми! черт возьми!) — Не те? — Не те. Оба молчали и в недоумении смотрели друг на друга. — Ну, что ж вы так смотрите на меня? — вскрикнул молодой человек, с досадою отряхая с себя столбняк и раздумье. Господин заметался. — Я, я, признаюсь... — Нет, уж позвольте, позвольте, теперь будемте говорить умнее. Общее дело. Объясните мне... Кто у вас там?.. — То есть знакомые? — Да, знакомые... — Вот видите, видите! Я по глазам вашим вижу, что я угадал! — Черт возьми! да нет же, нет, черт возьми! слепы вы, что ли? ведь я перед вами стою, ведь я не с ней нахожусь; ну! ну же! Да, впрочем, мне всё равно; хоть говорите, хоть нет! Молодой человек в бешенстве повернулся два раза на каблуке и махнул рукой. — Да я ничего, помилуйте, как благородный человек, я вам всё расскажу: сначала жена сюда ходила одна; она им родня; я и не подозревал; вчера встречаю его превосходительство: говорит, что уж три недели как переехал отсюда на другую квартиру, а же... то есть не жена, а чужая жена (на Вознесенском мосту), эта дама говорила, что еще третьего дня была у них, то есть на этой квартире... А кухарка-то мне рассказала, что квартиру его превосходительства снял молодой человек Бобыницын... — Ах, черт возьми, черт возьми!.. — Милостивый государь, я в страхе, я в ужасе! — Э, черт возьми! да мне-то какое дела до того, что вы в страхе и в ужасе? Ах! вон-вон мелькнуло, вон... — Где? где? вы только крикните: Иван Андреич, а я побегу... — Хорошо, хорошо. Ах, черт возьми, черт возьми! Иван Андреич!! — Здесь, — закричал воротившийся Иван Андреич, совсем задыхаясь. — Ну, что? что? где? — Нет, я только так... я хотел знать, как зовут эту даму? — Глаф... — Глафира? — Нет, не совсем Глафира... извините, я вам не могу сказать ее имя. — Говоря это, почтенный человек был бледен как платок. — Да, конечно, не Глафира, я сам знаю, что не Глафира, и та не Глафира; а впрочем, с кем же она? — Где? — Там! Ах, черт возьми, черт возьми! (Молодой человек не мог устоять на месте от бешенства.) — А, видите! почему же вы знали, что ее зовут Глафирой? — Ну, черт возьми, наконец! еще с вами возня! Да ведь вы говорите — вашу не Глафирой зовут!.. — Милостивый государь, какой тон! — А, черт, не до тону! Что она, жена, что ли, ваша? — Нет, то есть я не женат... Но не стал бы я сулить почтенному человеку в несчастии, — человеку — не скажу достойному всякого уважения, но по крайней мере воспитанному человеку, — черта на каждом шагу. Вы всё говорите: черт возьми! черт возьми! — Ну да, черт возьми! вот же вам, понимаете? — Вы ослеплены гневом, и я молчу. Боже мой, кто это? — Где? Раздался шум и хохот; две смазливые девушки вышли с крыльца; оба бросились к ним. — Ах какие! что вы? — Куда вы суетесь? — Не те! — Что, не на тех напали! Извозчик! — Куда вас, мамзель? — К Покрову; садись, Аннушка, я довезу. — Ну, а я с той стороны; пошел! Смотри же, шибче вези... Извозчик уехал. — Боже мой, боже! Но не пойти ли туда? — Куда? — Да к Бобыницыну. — Нет-с, нельзя... — Отчего? — Я бы, конечно, пошел; но тогда она скажет другое; она... обернется: я ее знаю! Она скажет, что нарочно пришла, чтоб меня поймать с кем-нибудь, да беду на меня же и свалит! — И знать, что, может быть, там она! Да вы — я не знаю, почему же — ну, да вы подите к генералу-то... — Да ведь он переехал! — Всё равно, понимаете? она же ведь пошла; ну, и вы тоже — поняли? Сделайте так, что как будто не знаете, что генерал переехал, приходите как будто к нему за женой, ну и так далее. — А потом? — Ну, а потом накрывайте кого следует у Бобыницына; фу, ты, черт, какой бестолк... — Ну, а вам-то что до того, что я накрываю? Видите, видите!.. — Что, что, батенька? что? опять за то же, что прежде? Ах, ты, господи, господи! Срамитесь вы, смешной человек, бестолковый вы человек! — Ну, да зачем же вы так интересуетесь? вы хотите узнать... — Что узнать? что? Ну, да, черт возьми, не до вас теперь! Я и один пойду; ступайте, подите прочь; стерегите, бегайте там, ну! — Милостивый государь, вы почти забываетесь! — закричал господин в енотах в отчаянии. — Ну, что ж? ну, что ж, что я забываюсь? — проговорил молодой человек, стиснув зубы и в бешенстве приступая к господину в енотах, — ну, что ж? перед кем забываюсь?! — загремел он, сжимая кулаки. — Но, милостивый государь, позвольте... — Ну, кто вы, перед кем забываюсь; как ваша фамилия? — Я не знаю, как это, молодой человек; зачем же фамилию?.. Я не могу объявить... Я лучше с вами пойду. Пойдемте, я не отстану, я на всё готов... Но, поверьте, я заслуживаю более вежливых выражений! Не нужно нигде терять присутствия духа, и если вы чем расстроены, —я догадываюсь чем, —то по крайней мере забываться не нужно... Вы еще очень, очень молодой человек!.. — Да что мне, что вы старый? Эка невидаль! ступайте прочь; чего вы тут бегаете?.. — Почему ж я старый? какой же я старый? Конечно, по званию, но я не бегаю... — Это и видно. Да убирайтесь же прочь... — Нет, уж я с вами; вы мне не можете запретить; я тоже замешан; я с вами... — Ну, так тише же, тише, молчать!.. Оба они взошли на крыльцо и поднялись на лестницу, в третий этаж; было темнехонько. — Стойте! Есть у вас спички? — Спички? какие спички? — Вы курите сигары? — А, да! есть, есть; здесь они, здесь; вот, постойте... — Господин в енотах засуетился. — Фу, какой бестолков... черт! кажется, эта дверь... — Эта-эта-эта-эта-эта... — Эта-эта-эта... что вы орете? тише!.. — Милостивый государь, я скрепя сердце... вы дерзкий человек, вот что!.. Вспыхнул огонь. — Ну, так и есть, вот медная дощечка! вот Бобыницын; видите: Бобыницын?.. — Вижу, вижу! — Ти...ше! Что, потухла? — Потухла. — Нужно постучаться? — Да, нужно! — отозвался господин в енотах. — Стучитесь! — Нет, зачем же я? вы начните, вы постучите... — Трус! — Сами вы трус! — Уб-бир-райтесь же! — Я почти раскаиваюсь, что поверил вам тайну; вы... — Я? Ну, что ж я? — Вы воспользовались расстройством моим! вы видели, что я в расстроенном духе... — А наплевать! мне смешно — вот и кончено! — Зачем же вы здесь? — А вы-то зачем?.. — Прекрасная нравственность! — заметил с негодованием господин в енотах... — Ну, что вы про нравственность? вы-то чего? — А вот и безнравственно! — Что?!! — Да, по-вашему, каждый обиженный муж есть колпак! — Да вы разве муж? Ведь муж-то на Вознесенском мосту? Что ж вам-то? Чего вы пристали? — А вот мне кажется, что вы-то и есть любовник!.. — Послушайте, если вы будете так продолжать, то я должен буду признаться, что вы-то и есть колпак! то есть знаете кто? — То есть вы хотите сказать, что я муж! — сказал господин в енотах, как будто кипятком обваренный, отступая назад. — Тсс! молчать! слышите... — Это она. — Нет! — Фу, как темно! Всё затихло; в квартире Бобыницына послышался шум. — За что нам ссориться, милостивый государь? — прошептал господин в енотах. — Да вы же, черт возьми, сами обиделись! — Но вы меня вывели из последних границ. — Молчите! — Согласитесь, что вы еще очень молодой человек... — Мо-л-чите же! — Конечно, я согласен с вашей идеей, что муж в таком положении — колпак. — Да замолчите ли вы? о!.. — Но к чему же такое озлобленное преследование несчастного мужа?.. — Это она! Но шум в это время умолк. — Она? — Она! она! она! Да вы-то, вы-то из чего хлопочете! ведь не ваша беда! — Милостивый государь, милостивый государь! — бормотал господин в енотах, бледнея и всхлипывая. — Я, конечно, в расстройстве... вы достаточно видели мое унижение; но теперь ночь, конечно, но завтра... впрочем, мы, верно, не встретимся завтра, хотя я и не боюсь встретиться с вами, — и это, впрочем, не я, это мой приятель, который на Вознесенском мосту; право, он! Это его жена, это чужая жена! Несчастный человек! уверяю вас. Я с ним знаком хорошо; позвольте, я вам всё расскажу. Я с ним друг, как вы можете видеть, ибо не стал бы я так теперь из-за него сокрушаться, — сами видите; я же несколько раз ему говорил: зачем ты женишься, милый друг? звание есть у тебя, достаток есть у тебя, почтенный ты человек, что ж менять это всё на прихоть кокетства! Согласитесь! Нет, женюсь, говорит: семейное счастие... Вот и семейное счастие! Сначала сам мужей обманывал, а теперь и пьет чашу... вы извините меня, но это объяснение было вынуждено необходимостию!.. Он несчастный человек и пьет чашу — вот!.. — Тут господин в енотах так всхлипнул, как будто зарыдал не на шутку. — А черт бы взял их всех! Мало ли дураков! Да вы кто такой? Молодой человек скрежетал зубами от бешенства. — Ну, уж после этого, согласитесь сами... я был с вами благороден и откровенен... этакой тон! — Нет, позвольте, вы меня извините... как ваша фамилия? — Нет, зачем же фамилия? — А!! — Мне нельзя сказать фамилию... — Шабрина знаете? — быстро сказал молодой человек. — Шабрин!!! — Да, Шабрин! а!!! (Тут господин в бекеше несколько поддразнил господина в енотах.) Поняли дело? — Нет-с, какой же Шабрин! — отвечал оторопевший господин в енотах, — совсем не Шабрин; он почтенный человек! Извиняю вашу невежливость мучениями ревности. — Мошенник он, продажная душа, взяточник, плут, казну обворовал! Его скоро под суд отдадут! — Извините, — говорил господин в енотах, бледнея, — вы его не знаете; совершенно, как я вижу, он вам неизвестен. — Да, в лицо-то не знаю, а из других очень близких ему источников знаю. — Милостивый государь, из каких источников? Я в расстройстве, вы видите... — Дурак! ревнивец! за женой не усмотрит! Вот он какой, коль приятно вам знать! — Извините, вы в ожесточенном заблуждении, молодой человек... — Ах! — Ах! В квартире Бобыницына послышался шум. Стали отворять дверь. Послышались голоса. — Ах, это не она, не она! Я узнаю ее голос; я теперь узнал всё, это не она! — сказал господин в енотах, побледнев как платок. — Молчать! Молодой человек прислонился к стене. — Милостивый государь, я бегу: это не она, я очень рад. — Ну, ну! ступайте, ступайте! — А чего ж вы стоите? — А вы-то чего? Дверь отворилась, и господин в енотах, не выдержав, стремглав покатился с лестницы. Мимо молодого человека прошли мужчина и женщина, и сердце его замерло... Послышался знакомый женский голос, и потом сиплый мужской, но совсем незнакомый. — Ничего, я прикажу сани подать, — говорил сиплый голос. — Ах! ну, ну, согласна; ну, прикажите... — Они там, сейчас. Дама осталась одна. — Глафира! где твои клятвы? — вскричал молодой человек в бекеше, хватая за руку даму. — Ай, кто это? Это вы, Творогов? Боже мой! что вы делаете? — С кем вы здесь были? — Но это мой муж, уйдите, уйдите, он сейчас выйдет оттуда... от Половицыных; уйдите, ради бога, уйдите. — Половицыны три недели как переехали! Я всё знаю! — Ай! — Дама бросилась на крыльцо. Молодой человек догнал ее. — Кто вам сказал? — спросила дама. — Муж ваш, сударыня, Иван Андреич; он здесь, он перед вами, сударыня... Иван Андреич действительно стоял у крыльца. — Ай, это вы? — закричал господин в енотовой шубе. — А! c'est vous?1 — закричала Глафира Петровна, с неподдельною радостью бросаясь к нему, — боже! что со мной было! Я была у Половицыных; можешь себе представить... ты знаешь, что они теперь у Измайловского моста; я говорила тебе, помнишь? Я взяла сани оттудова. Лошади взбесились, понесли, разбили сани, и я упала отсюда во ста шагах; кучера взяли; я была вне себя. К счастию, monsieur2 Творогов... — Как? M-r Творогов походил более на окаменелость, чем на m-r Творогова. — Monsieur Творогов увидал меня здесь и взялся проводить; но теперь ты здесь, и я могу вам только изъявить мою жаркую благодарность, Иван Ильич... Дама подала руку остолбенелому Ивану Ильичу и почти ущипнула, а не сжала ее. — Monsieur Творогов! мой знакомый; на бале у Скорлуповых имели удовольствие видеться: я, кажется, говорила тебе? Неужели ты не помнишь, Коко? — Ах, конечно, конечно! ах, помню! — заговорил господин в енотовой шубе, которого называли Коко. — Очень приятно, очень приятно. И он жарко пожал руку господину Творогову. — Это с кем? Что же это значит? Я жду... — раздался сиплый голос. Перед группой стоял господин бесконечного роста; он вынул лорнет и внимательно посмотрел на господина в енотовой шубе. — Ах, monsieur Бобыницын! — защебетала дама. — Откудова? вот встреча! Представьте, меня тотчас разбили лошади... но вот мой муж! Jean!3 Monsieur Бобыницын, на бале у Карповых... — Ах, очень, очень, очень приятно!.. Но я сейчас возьму карету, мой друг. — Возьми, Jean, возьми: я вся в испуге; я дрожу; со мной даже дурно... Сегодня в маскараде, — шепнула она Творогову... — Прощайте, прощайте, господин Бобыницын! мы, верно, встретимся завтра на бале у Карповых... — Нет, извините, я завтра не буду; я уж завтра того, коль теперь не так... — Господин Бобыницын проворчал что-то еще сквозь зубы, шаркнул сапожищем, сел в свои сани и уехал. Подъехала карета; дама села в нее. Господин в енотовой шубе остановился; казалось, он не в силах был сделать движения и бессмысленно смотрел на господина в бекеше. Господин в бекеше улыбался довольно неостроумно. — Я не знаю... — Извините, очень рад быть знакомым, — отвечал молодой человек, кланяясь с любопытством и немного сробев. — Очень, очень рад... — У вас, кажется, свалилась калоша... — У меня? Ах да! благодарю, благодарю; хочу всё завести резинные... — В резинных нога как будто потеет-с, — сказал молодой человек, по-видимому с безграничным участием. — Jean! да скоро ли ты? — Именно потеет. Сейчас, сейчас, душенька, вот разговор интересный! Именно, как вы изволили заметить, потеет нога... Впрочем, извините, я... — Помилуйте-с. — Очень, очень, очень рад познакомиться... Господин в енотах сел в карету; карета тронулась; молодой человек всё еще стоял на месте, в изумлении провожая ее глазами.
1это вы? (франц.).
2господин (франц.).
3Жан (франц.).
1/2
© Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.
©1996—2025 Алексей Комаров. Подборка произведений, оформление, программирование.
Яндекс.Метрика