Марина Цветаева

Подруга

1

Вы счастливы? — Не скажете! — Едва ли! И лучше, — пусть! Вы слишком многих, мнится, целовали. Отсюда — грусть. Всех героинь шекспировских трагедий Я вижу в Вас. Вас, юная трагическая лэди, Никто не спас. Вы так устали повторять любовный Речитатив. Чугунный обод на руке бескровной — Красноречив. Я Вас люблю! — Как грозовая туча Над Вами — грех! За то, что Вы язвительны, и жгучи, И лучше всех. За то, что мы, что наши жизни — разны Во тьме дорог, За Ваши вдохновенные соблазны И темный рок, За то, что Вам, мой демон крутолобый, Скажу прости, За то, что Вас — хоть разорвись над гробом! — Уж не спасти. За эту дрожь, за то, что — неужели Мне снится сон? — За эту ироническую прелесть, Что Вы — не он. 16 октября 1914

2

Под лаской плюшевого пледа Вчерашний вызываю сон. Что это было? — Чья победа? Кто побежден? Всё передумываю снова, Всем перемучиваюсь вновь. В том, для чего не знаю слова, Была ль любовь? Кто был охотник? Кто — добыча? Всё дьявольски-наоборот! Что понял, длительно мурлыча, Сибирский кот? В том поединке своеволий Кто в чьей руке был только мяч? Чье сердце — Ваше ли, мое ли — Летело вскачь? И все-таки — что ж это было? Чего так хочется и жаль? Так и не знаю: победила ль? Побеждена ль? 23 октября 1914

3

Сегодня таяло, сегодня Я простояла у окна. Ум — отрезвленней, грудь свободней, Опять умиротворена. Не знаю, почему. Должно быть Устала попросту душа, И как-то не хотелось трогать Мятежного карандаша. Так простояла я — в тумане — Далекая добру и злу, Тихонько пальцем барабаня По чуть звенящему стеклу. Душой не лучше и не хуже, Чем первый встречный — этот вот, — Чем перламутровые лужи, Где расплескался небосвод, Чем пролетающая птица, И попросту бегущий пес. И даже нищая певица Меня не довела до слез. Забвенья милое искусство Душой усвоено уже. — Какое-то большое чувство Сегодня таяло в душе. 24 октября 1914

4

Вам одеваться было лень, И было лень вставать из кресел. — А каждый Ваш грядущий день Моим весельем был бы весел! Особенно смущало Вас Идти так поздно в ночь и холод. — А каждый Ваш грядущий час Моим весельем был бы молод! Вы это сделали без зла, Невинно и непоправимо. — Я Вашей юностью была, Которая проходит мимо. 25 октября 1914

5

Сегодня, часу в восьмом, Стремглав по Большой Лубянке, Как пуля, как снежный ком Куда-то промчались санки. Уже прозвеневший смех... Я так и застыла взглядом: Волос рыжеватый мех, И кто-то высокий — рядом! Вы были уже с другой, С ней путь открывали санный, С желанной и дорогой, — Сильнее, чем я — желанной! Мир — весел и вечер лих! Из муфты летят покупки... Так мчались вы в снежный вихрь, Взор к взору и шубка к шубке. И был жесточайший бунт, И снег осыпался бело. Я около двух секунд — Не более — вслед глядела. И гладила длинный ворс На шубке своей — без гнева. — Ваш маленький Кай замерз, О Снежная Королева! 26 октября 1914

6

Как весело сиял снежинками Ваш серый, мой соболий мех, Как по рождественскому рынку мы Искали ленты, ярче всех. Как розовыми и несладкими Я вафлями объелась, — шесть! Как всеми рыжими лошадками Я умилялась в Вашу честь. Как рыжие поддевки — парусом, Божась, сбывали нам тряпье, Как на чудных московских барышень Дивилось глупое бабье. Как в час, когда народ расходится, Мы нехотя вошли в собор, Как на старинной Богородице Вы приостановили взор. Как этот лик с очами хмурыми Был благостен и изможден, В киоте с круглыми амурами Елисаветинских времен. Как руку Вы мою оставили, Сказав: «О, я ее хочу!» С какою бережностью вставили В подсвечник — желтую свечу... — О светская, с кольцом опаловым Рука! — О, вся моя напасть! — Как я икону обещала Вам Сегодня ночью же украсть. Как в монастырскую гостиницу — Гул колокольный и закат, — Блаженные, как именинницы, Мы грянули, как полк солдат. Как я Вам хорошеть до старости Клялась, и просыпала соль, Как трижды мне — Вы были в ярости! Червонный выходил король. Как голову мою сжимали Вы, Лаская каждый завиток, Как Вашей брошечки эмалевой Мне губы холодил цветок. Как я по Вашим узким пальчикам Водила сонною щекой, Как Вы меня дразнили мальчиком, Как я Вам нравилась такой... Декабрь 1914

7

Ночью над кофейной гущей Плачет, глядя на Восток. Рот невинен и распущен, Как чудовищный цветок. Скоро месяц, юн и тонок, Сменит алую зарю. Сколько я тебе гребенок И колечек подарю! Юный месяц между веток Никого не устерег. Сколько подарю браслеток И цепочек, и серег! Как из-под тяжелой гривы Блещут яркие зрачки! — Спутники твои ревнивы? — Кони кровные легки! 6 декабря 1914

8

Свободно шея поднята, Как молодой побег. Кто скажет имя, кто — лета, Кто — край ее, кто — век? Извилина неярких губ Капризна и слаба, Но ослепителен уступ Бетховенского лба. Светло-коричневым кольцом Слегка оттенены, Владычествуют над лицом Глаза, как две луны. До умилительности чист Истаявший овал. Рука, к которой шел бы хлыст И — в серебре — опал. Рука, ушедшая в шелка, Достойная смычка, Неповторимая рука, Прекрасная рука. 10 января 1915

9

Ты проходишь своей дорогою, И руки твоей я не трогаю, Но тоска во мне — слишком вечная, Чтоб была ты мне — первой встречною. Сердце сразу сказало: «Милая!» Всё тебе — наугад — простила я, Ничего не знав — даже имени! О люби меня, о люби меня! Вижу я по губам — извилиной, По надменности их усиленной, По тяжелым надбровным выступам: Это сердце берется — приступом! Платье — шелковым, черным панцирем, Голос с чуть хрипотцой цыганскою, Всё в тебе мне до боли нравится, — Даже то, что ты не красавица! Красота, не увянешь за лето! Не цветок, — стебелек из стали ты, Злее злого, острее острого, Увезенный — с какого острова? Опахалом чудишь, иль тросточкой, — В каждой жилке и в каждой косточке, В форме каждого злого пальчика, — Нежность женщины, дерзость мальчика. Все усмешки стихом парируя, Открываю тебе и миру я, Всё, что нам в тебе уготовано, Незнакомка с челом Бетховена! 14 января 1915

10

Могу ли не вспоминать я Тот запах White Rose и чая, И севрские фигурки Над пышащим камельком... Мы были: я — в пышном платье Из чуть золотого фая, Вы — в вязаной черной куртке С крылатым воротником. Я помню, с каким вошли Вы Лицом, без малейшей краски, Как встали, кусая пальчик, Чуть голову наклоня. И лоб Ваш властолюбивый Под тяжестью рыжей каски. — Не женщина и не мальчик, Но что-то сильней меня! Движением беспричинным Я встала, нас окружили. И кто-то, в шутливом тоне: — «Знакомьтесь же, господа». И руку движеньем длинным Вы в руку мою вложили И нежно в моей ладони Помедлил осколок льда. С каким-то, глядевшим косо, Уже предвкушая стычку, — Я полулежала в кресле, Вертя на руке кольцо. Вы вынули папиросу, И я поднесла Вам спичку, Не зная, что делать, если Вы взглянете мне в лицо. Я помню — над синей вазой — Как звякнули наши рюмки! — «О будьте моим Орестом!» И я Вам дала цветок. Смеясь — над моей ли фразой? — Из замшевой черной сумки Вы вынули длинным жестом И выронили — платок. 28 января 1915

11

Все глаза под солнцем — жгучи, День не равен дню. Говорю тебе на случай, Если изменю: Чьи б ни целовала губы Я в любовный час, Черной полночью кому бы Страшно не клялась — Жить, как мать велит ребенку, Как цветочек цвесть, Никогда ни в чью сторонку Оком не повесть... Видишь крестик кипарисный? Он тебе знаком! — Всё проснется — только свистни Под моим окном! 22 февраля 1915

12

Повторю в канун разлуки, Под конец любви, Что любила эти руки Властные твои, И глаза — кого-кого-то Взглядом не дарят! — Требующие отчета За случайный взгляд. Всю тебя с твоей треклятой Страстью — видит Бог! — Требующую расплаты За случайный вздох. И еще скажу устало, Слушать не спеши! — Что твоя душа мне встала Поперек души. И еще тебе скажу я: Всё равно — канун! — Этот рот до поцелуя Твоего — был юн. Взгляд — до взгляда — смел и светел, Сердце — лет пяти... Счастлив, кто тебя не встретил На своем пути! 28 апреля 1915

13

Есть имена, как душные цветы, И взгляды есть, как пляшущее пламя... Есть темные извилистые рты, С глубокими и влажными углами. Есть женщины. — Их волосы, как шлем. Их веер пахнет гибельно и тонко. Им тридцать лет. — Зачем тебе, зачем Моя душа спартанского ребенка?! Вознесение, 1915

14

Хочу у зеркала, где муть И сон туманящий, Я выпытать — куда Вам путь, И где — пристанище. Я вижу: мачта корабля, И Вы — на палубе... Вы — в дыме поезда... Поля В вечерней жалобе... Вечерние поля в росе, Над ними — во́роны... — Благословляю Вас на все Четыре стороны! 3 мая 1915

15

В первой любила ты Первенство красоты, Кудри с налетом хны, Жалобный зов зурны, Звон — под конем — кремня, Стройный прыжок с коня, И — в самоцветных зернах — Два челночка узорных. А во второй — другой — Тонкую бровь дугой, Шелковые ковры Розовой Бухары, Перстни по всей руке, Родинку на щеке, Вечный загар сквозь блонды, И полунощный Лондон. Третья тебе была Чем-то еще мила... — Что от меня останется В сердце твоем, странница? 14 июля 1915

о тексте

© Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.